Обычно журналисты в целях экономии времени за глаза называют каких-то известных персон фамильярно, по фамилии: Текебаев, Молдокматова и (прости, Господи!) Атамбаев.
А вот детского хирурга, профессора Таланта Омурбекова многие коллеги по цеху между собой зовут так — Талант Ороскулович. Поверьте, это дорогого стоит.
— Я несколько лет назад уже брала у вас интервью для телеканала. Тогда вы прооперировали девочку. Ей было полгода от роду, и в результате падения с высоты 2,5 метра у нее произошел открытый перелом свода черепа. Я видела ее голову уже в зажившем виде, и мне было жутко. Не представляю, как эта рана выглядела в самом начале, когда ребенка доставили к вам. А вам не страшно лечить таких крошек? Наверное, привыкли уже?
А уже в операционной я превращаюсь в мозг и руки, все эмоции уходят. По-другому нельзя: иногда ведь мы оперируем малышей, которых нам доставили сразу из роддома. Это значит, что тебе надо, например, восстановить пищевод при отверстии 5 на 5 сантиметров!
— Вы можете вспомнить своего первого больного?
— Я его всегда вспоминаю. До этого много лет ассистировал, а теперь — все, Талант, оперируй! Я удалил шестилетнему мальчику аппендикс. Это считается одновременно самой тяжелой и самой легкой операцией.
— А почему тяжелой?
— Могут возникнуть такие осложнения, что придется дополнительную бригаду вызывать! Я тогда сильно вспотел. Каждый шов давался с волнением. После операции я по три раза в день подбегал к тому ребенку, пока его не выписали.
— А помните первого пациента, которого вам спасти не удалось?
— Да. Помню его глаза, помню, как ему было больно. Я тогда стал заведующим отделением торакальной хирургии. То есть мы лечили болезни легких.
У мальчика было воспаление легких с разрушением ткани. Это когда воздух выходит из легких с гноем. Ночью у него открылось кровотечение.
Прибежала бригада. Я готов был прооперировать его хоть в коридоре, но не успели. Мы никак не могли ему помочь: от таких осложнений погибают 9 из 10 пациентов.
Я об этом долго не говорил, считал, что мужчина не должен плакать. Но сейчас скажу: тогда я закрылся в кабинете и сильно заплакал. Даже хотел бросить хирургию, но, как видите, не ушел.
— А вообще родители адекватно реагируют на то, что их ребенка больше нет? Не лезут на врачей с кулаками?
— Бывали случаи, когда наших врачей избивали. Меня, слава Богу, никто не бил, но такие случаи действительно не редкость. Потом, конечно, приходили, извинялись.
Вот и сбегают врачи от этой незащищенности в другие страны. В Кыргызстане почему-то так: ты заболел, а виноват доктор. А может, ты всю жизнь пил, курил, питался неправильно, на здоровье плевал и свою болезнь запустил! Ну и кто виноват?
Родители тоже часто виноваты в болезнях своих детей. Взять беременных женщин: некоторые встают на учет, когда до родов остается месяц!
А ведь сколько болезней плода удалось бы избежать, если бы они наблюдались до беременности! Да, иногда дети с аномалиями рождаются из-за генетического сбоя, с этим ничего не сделаешь. Но ведь у многих отклонения происходят из-за внутриутробной инфекции, зачастую из-за венерических заболеваний. От них нужно излечиваться до того, как планировать ребенка.
— А кто из родителей ваших пациентов больше всего удивил вас своей беспечностью?
— Недавно одна бабушка привезла ребенка, ему около двух месяцев. Рассказывает: "Мальчик был нормальным, хорошо сосал. Но вдруг стал спокойный-спокойный, не плачет, вяло ест. Мы подумали, что он в отца пошел: тот тоже тихий".
Они не обращались к доктору около недели. А у ребенка, как оказалось, уже произошло кровоизлияние в головной мозг!
Мы спасли малыша, прооперировали, убрали сгусток крови. Самое интересное, что эта бабушка тоже работала врачом!
— Я как-то делала сюжет про ребенка, который проглотил аккумуляторную жидкость. Родители перелили ее в бутылку от лимонада! Подозреваю, что этого ребенка тоже оперировали вы. В вашей практике такое часто случается?
Был даже случай, когда ребенок проглотил концентрированную серную кислоту. Родители утверждали, что он достал ее из мусорного ведра. Я 40 лет занимаюсь хирургией, но такое… Как-то кислота проскочила пищевод, но обожгла желудок. Пострадали печень, поджелудочная.
Ребенок выжил, но мы лечили его месяца три.
— А случались ли за время вашей практики чудеса?
— Мы сами их творим! Например, у младенца произошло кровоизлияние в головной мозг. На моей памяти такие дети погибали в 80-90 процентах случаев. Мы усовершенствовали эту операцию, и теперь выживают почти все!
Или вот еще: иногда дети появляются на свет без заднего прохода. Мы создаем его заново, и вполне успешно. Сделали больше 400 таких операций!
— Я читала в одном из ваших интервью, что матери отказываются от таких детей. Что они при этом говорят?
— На моей памяти такой случай: родились близнецы, и у обоих порок развития. Это недуг, который можно устранить только операцией.
Я говорю маме: "Все будет нормально, мы прооперируем!". А она отвечает: "Нет, я брошу их!". Я с ней очень долго беседовал. Вроде и человек она грамотный, семья полноценная. Знаете, она и вправду их бросила…
Мы тех малюток прооперировали, у них действительно все было замечательно.
— Вы как-то обмолвились в СМИ о медсестре, которая собиралась забрать домой ребенка, от которого отказались родители. Часто медики привязываются к своим пациентам?
— Да, часто! Даже в нашей больнице есть с десяток таких семей. Очень хорошо знаю их. Те дети уже большие, они счастливы.
Потом я зашел в дом ребенка, чтобы передать ему кое-что. Воспитательница сказала: "Если хотите его забрать — заходите, если не собираетесь этого делать, то лучше не стоит его видеть". Я передал вещи и ушел.
В советские времена усыновить было легче. Я смалодушничал, что ли. Был молодым, родились и свои дети, но до сих пор вспоминаю того мальчика. Сейчас ему за сорок. Я его потом, наверное, месяц во сне видел.
— Какое воспоминание о работе для вас самое-самое теплое?
— Это произошло несколько лет назад. Есть такой синдром Рокитанского-Кюстнера, когда девочки рождаются без половых органов. Конечно, они никогда не родят. Но если прооперировать их, то они смогут жить обычной жизнью.
Как-то раз мне звонит коллега и спрашивает: "Талант Ороскулович, вы можете осмотреть мальчика? Но только нужно сделать это ночью, после одиннадцати".
Ну надо, так надо. Я приехал ночью, с ребенком пришли папа и мама. Заболевание оказалось пустяковое, я даже разозлился: ну почему нельзя было это сделать днем?
Папа с ребенком вышли, а женщина говорит мне: "Когда мне было 17, вы меня прооперировали! У меня синдром Рокитанского-Кюстнера".
Я сначала не понял: как она могла родить? Уж очень ребенок был похож на них! Она рассказала, что очень боялась приводить ребенка днем, ведь кто-то из врачей мог ее узнать и сказать мальчику, что он неродной сын.
Я смотрел на нее, и мне было так приятно от того, что помог ей, что она счастлива, что у нее есть ребенок! Она тогда сказала: "Я за вас всю жизнь молюсь!".
— Вы часто говорите о детях, которые стали жертвами домашнего насилия. Это действительно проблема или такие случаи единичны?
Ему подвергаются и мальчики, и девочки. Впрочем, девочек все же больше. Мы их оперируем, зашиваем разрывы.
Помимо морального вреда для ребенка, изнасилование — огромный удар по здоровью. Ребенок может умереть, получить инвалидность.
— А раньше такого не было?
— Очень редко! Я же пришелец из Советского Союза, видел таких детей. Помню только одну девочку. Ее изнасиловали где-то здесь, в парке. Тогда прокурор Киргизской ССР о сексуальном насилии в отношении ребенка лично докладывал генпрокурору СССР. Это был экстраординарный случай.
— Мне интересно, что вам говорят матери и отцы, которые избивают своих детей?
— Говорят: "Он баловался, а я взял его и ударил". Был случай, когда ребенка привозили к нам несколько раз: мама постоянно ломала руку этому шестилетнему мальчику.
Когда ребенка привезли второй, третий раз, она начала стесняться. Страдала: "Так уж получилось, ударила и сломала!"…
А мальчонка на следующий день снова любил маму, целовал ее и все забывал. Это же ребенок!
— Вы не терзаетесь, доносить на таких родителей или нет?
— Нет. Сейчас мы сразу же сообщаем в правоохранительные органы, и дальше они занимаются. Государство очень серьезно за это взялось.
Еще лет 10-15 назад я не видел, чтобы уголовные дела возбуждались, а сейчас сплошь и рядом.
— Не жалеете, что 30 лет назад выбрали этот путь? Что пришлось забыть, что такое нормальный режим работы? И это не за самую большую зарплату…
— У меня все родственники военные, в нашем роду я первый врач. Если честно, другой жизни не представляю.
В фойе сидел Марков Август Семенович: "Ты кем хочешь стать?". "Хирургом!" — ответил я и заполнил, что он мне дал. Только потом увидел, что, оказывается, надо с детьми работать!
Я его нашел потом. Он в Третьей детской работал, привел меня к себе. Я посмотрел на детишек и понял, что буду их лечить.
Ни о чем не жалею. Эти детки, их спасение — вся моя жизнь.
