Кроме прочего, Омурбекова рассказала, почему ушла с поста, поделилась мнением об экс-президенте Сооронбае Жээнбекове и видением того, как надо подготовить страну к возможной третьей волне эпидемии COVID-19.
— Алтынай Сейитбековна, вас попросили покинуть пост вице-премьера в апреле 2020-го, когда эпидемиологическая ситуация только начала обостряться. Есть предположение, что властям надо было продемонстрировать, что они работают, что никто никуда не спрятался, и требовалось показательно кого-то наказать. Как вы это прокомментируете?
— Понимание, что ситуация критическая, появилось еще в феврале. Мир был напуган — и Кыргызстан тоже — тем, что надвигается неизвестная пандемия.
Наверное, отчасти имело место то, о чем вы говорите: нужно было устроить показательную порку — "власть не дремлет, виновные наказаны"… Но уже к марту, по-моему, коронавирусом были поражены более 90 стран. Учитывая, что Кыргызстан граничит с Китаем, меры, которые мы приняли уже в конце января и начале февраля, позволили выиграть время. Поэтому в том, что первый случай заражения у нас зафиксировали только 18 марта, я вижу заслугу штаба.
А были приняты где-то даже очень непопулярные меры. Границу с Китаем закрыли. Думаю, любая страна, границу с которой закрывают, считает, что это какой-то недружественный шаг. Мы вынуждены были на это пойти. Авиасообщение прекратили, а гражданам Японии, Южной Кореи, Ирана, Китая вообще было запрещено въезжать. Ввели полный карантин. Люди неоднозначно это воспринимали, но мы считали, что должны пойти на такие меры, и все-таки приняли постановление о запрете всего и вся. Обучение врачей, переобучение на базе Института повышения квалификации началось еще в первых числах февраля. Оказалось, что в стране катастрофически не хватает санитарных врачей, эпидемиологов, инфекционистов. Эти профессии, видимо, считаются непрестижными. Когда мы столкнулись с эпидемией, стало ясно, что такие врачи на вес золота.
— То есть профессиональная подготовка медиков проводилась?
— Конечно. Более того, 24 января Минздрав, не дожидаясь команды Совбеза, открыл свой оперативный штаб. 27 января я провела заседание Республиканской чрезвычайной противоэпидемической и противоэпизоотической комиссии. Там были даны довольно профессиональные поручения: увеличить коечный фонд, предусмотреть эпидемиологический фонд, переобучение врачей. То, что в таких ситуациях должно делаться стандартно.
— Когда премьер попросил вас написать заявление об отставке, он не объяснил свою просьбу?
— Он только одно сказал: "Вы, наверное, поняли, что после заседания Совбеза вам надо написать заявление". Я сказала, что не буду писать, что он должен обосновать мою отставку. Ну что это такое: самый пик пандемии, и я вдруг ухожу по собственному желанию, как это будет расценено? Но он, так скажем, убедил, что надо написать заявление. Сейчас я понимаю, что, возможно, это было связано с предстоящими выборами в парламент.
— Каким образом?
— Руководителей подводят всякие шептуны. Мне потом уже сказали, что к президенту заходили, говорили: "Она — человек Бабанова, они пойдут на выборы, она сейчас пиарится на пандемии, все время выступает, становится популярной". Очень примитивно все, честно говоря.
— А вы участвовали в выборах?
— Да, от партии "Республика". Мне тогда казалось, что, наверное, президент должен был нас пригласить и тоже послушать.
— Такого не было?
— Не было. Ну никогда за два года, которые я работала, не принимал президент. Но в принципе, я думаю, что это нормально, когда есть премьер: мы отчитывались перед ним, а он уже доносил до руководства.
— То есть у определенных людей во власти, возможно, было предположение, что такая сильная политическая фигура, как вице-премьер-министр…
— …наверное, что она может каким-то образом влиять. Но это предположение, я говорю это, исходя из собственных чувств. Когда бушует пандемия, вероятно, эти вопросы вообще не должны были кому-то в голову приходить.
Это не способствовало улучшению ситуации. Сейчас неэтично говорить, что, если бы мы остались… Никто не может знать, лучше было бы или хуже.
Мы шли так же, как и весь мир. Весь мир тоже не знал, что делать, и мы все время консультировались с коллегами из других стран. Оказывается, премьер Великобритании в феврале или марте предупреждал, что введение очень ранних локдаунов может сослужить плохую службу: люди устанут сидеть дома, а когда ситуация уже на самом деле будет пиковой, когда мы действительно должны будем всех держать по домам, от усталости люди просто повыскакивают на улицы.
Я иногда думаю: не случилось ли и у нас такого? В Бишкеке же не было ни одного случая, мы абсолютно все перекрыли, заставили столько людей сидеть. У многих не было финансовых запасов, а в мае–июне, когда действительно уже надо было оставаться дома, когда уже увеличение числа заражений пошло, мы все повыходили... Опыт других стран всегда полезно учитывать.
— Тем не менее в ваш адрес звучат обвинения, что СИЗы закупили по завышенной стоимости.
— Оказывается, нам на год в обычное время, без пандемии, нужно порядка четырех миллионов масок. Обычно ими пользуются врачи. Спрос рождает предложение — сколько просят, столько фармкомании и привозят. И когда мы стали снимать на складах остатки СИЗов и масок, было то количество, которое обычно используется. 3 февраля мы запретили вывозить медицинские изделия. Такой же запрет ввели и ряд других стран. Китай вообще стоял — там фабрики не работали. Даже если бы мы очень сильно захотели, не закупили бы.
А у нас дошло до того, что мы стали шить из того, что есть. Мы узнали, что на рынке "Мадина" продают ткани, которые можно использовать для изготовления СИЗов, потому что они плотные и многоразовые в использовании. Бизнесмены в помощь народу начинали шить. Противочумные костюмы шили. Дорого это было или не дорого, уже экспертиза скажет. Но централизованных закупок, если память мне не изменяет, не было. Позже я поняла: все боялись делать закупки. Централизованный закуп пошел только в мае или июне, когда тендер объявил Всемирный банк, по-моему.
В марте одна компания, которая подгузники выпускала, стала производить из тканей для подгузников маски — она переориентировалась. В Оше компания стала шить марлевые, многослойные, многоразовые маски. Потом уже мы дали и другим компаниям разрешение шить хоть какие-то маски. Помните, какой дефицит был? По 50 сомов продавали, ажиотаж... Выяснилось, что у нас вообще не было производства масок.
А цены я сейчас не могу комментировать, штаб в деятельность Минздрава в плане закупок не влезал. Мы могли только давать поручения. Другой вопрос, что Минфин не выделял своевременно деньги, даже те, которые были заложены в бюджете Фонда обязательного медстрахования и Минздрава. Но этому тоже есть объяснения: границы закрыты, экономика частично встала, возможно, где-то недопоступление было.
— Когда вы шли на пост вице-премьера в 2018 году, у вас же наверняка было понимание, что правительство в стране часто меняется и довольно часто высших руководителей привлекают к уголовной ответственности. Еще и пандемия нагрянула. Вы, наверное, никогда еще не были на допросах до июля прошлого года?
— Нет, не была.
— Вы понимали, что, возможно, вас все-таки будут допрашивать и так далее?
— Самое интересное, что я меньше всего думала об этом. Сейчас, может, уверенности и меньше, но тогда мне казалось, что, если человек хорошо работает… Ну, нас так воспитывали: всегда поступай по закону, делай все правильно — и не будет проблем.
У меня было очень большое стремление реально сделать что-то такое, чтобы потом моим детям не было стыдно, что когда-то их мама занимала очень высокую должность, что она что-то сделала...
Сейчас я прохожу по делу как свидетель. Идет разбор полетов, все напуганы. Мне кажется, если сейчас людей будут приглашать на высокие должности, они в первую очередь будут думать: "А вот оно мне надо? Не очень высокая зарплата, никаких абсолютно поощрений".
А что касается работы межведкомиссии по проверке эффективности деятельности госорганов и местных органов власти в вопросах борьбы с COVID-19, то мне пока не удалось найти их доклад. Видела обрывки с брифинга... Если поработать над ошибками, чтобы больше их не допустить, это очень правильно, но на мой взгляд, такие вещи нужно делать в рабочем порядке, тихо. Потому что пик пандемии мы еще не преодолели. Все предвещают новый штамм, коронавирус постоянно мутирует. Все говорят, что в марте возможны осложнения. Как бы мы не напугали врачей... Хотя я считаю, их уже напугали. Где-то медицинскую общественность поделили надвое, и это может сослужить не очень хорошую службу.
— О чем вы?
— Выводы комиссии говорят о неправильных действиях врачей: называют имена довольно известных медиков — главного пульмонолога Таланта Сооронбаева, например. Эти врачи не согласны с выводами межведкомиссии. Они не совсем доверяют людям в этой комиссии, возможно, их квалификации. То есть все может привести к тому, что медицинская общественность разделится надвое, а сейчас время консолидировать усилия.
Если мне укажут на ошибки, я буду отвечать. Другой вопрос, умышленно или не умышленно они были сделаны, — здесь тоже надо разбираться. Столько людей погибло... Не важно, кто когда работал, любой руководитель, который в это время был, каждый член штаба будет нести как минимум моральную ответственность.
Но это нужно делать чуть позже. Мы не должны пытаться сейчас назначить кого-то виновным. Особенно врачей. Потому что, если придет третья волна эпидемии, нас некому будет лечить. Мы должны повышать их потенциал. Конечно, я допускаю, что, возможно, где-то квалификации у наших врачей не хватало. Кто в этом виноват? Я тоже беру на себя ответственность: разве мы отправляли врачей государственных клиник на повышение квалификации? Разве мы в них вкладывали? Разве в улучшение их знаний что-то инвестировали? Нет!
Наоборот, допотопное оборудование, плохая инфраструктура — все это мы должны признать. Наши врачи сегодня работают с базовой ставкой в 5 тысяч сомов. Врачи в госклиниках получают максимум 13 тысяч при полной ставке работы. Не получилось у нас пока поднять им зарплату, только начали с первичного звена. И то, сейчас новое руководство, как я понимаю, пытается систему на нет свести... Конечно, хочется, чтобы люди из межведкомиссии были объективными.
— Насколько, по-вашему, было верно включать в комиссию родственников умерших от коронавируса людей? В частности, там была дочь депутата Чыныбая Турсунбекова, скончавшегося от пневмонии. Ясно, что людьми, потерявшими близких, не могут не двигать эмоции. Это всегда большое горе. Но верно ли привлекать их к расследованию с точки зрения объективности и беспристрастности?
— Не хочется никого сталкивать лбами, но до недавнего времени межведкомиссию возглавляла экс-вице-премьер Эльвира Сурабалдиева. После инаугурации вы стояли и разговаривали с ней. Вы донесли до нее мысль, что сейчас стоит задача консолидировать общество и действовать на предупреждение третьей волны?
— Говорить там об этом было не совсем уместно, но я не раз повторяла и сейчас тоже могу сказать, что в любой момент готова помогать, делиться своими знаниями.
— Они вас привлекали как-то?
— Нет. Я удивилась, что межведкомиссия не пригласила меня как человека, который начинал работу этих штабов. Я в любое время готова помочь. Я так понимаю, что межведкомиссия больше была сосредоточена, наверное, на событиях, которые чуть позже происходили, может быть, поэтому меня пока не привлекали. Стояла задача разобраться, почему произошло столько смертей.
Риск в том, чтобы не переусердствовать, чтобы не получилось так, что крайними останутся врачи. Причем очень уважаемые врачи. Например, тот же Талант Сооронбаев, когда сам болел, даже по Skype консультировал больных, хотя мог отключить телефон и заняться своим здоровьем.
Сейчас мне очень больно, что этих людей пытаются обвинить в некомпетентности. Наши клиницисты делали то, что они считали верным в силу своего опыта. Мне кажется, они всегда смотрели и на протоколы других стран. Не думаю, что мы там изобретали что-то самостоятельно.
— Самым тяжелым временем для Кыргызстана стал так называемый "черный июль", пик первой волны. Что вы отметили для себя, когда наблюдали за работой медиков в тот период?
— Насколько корректно мне давать оценку, не знаю, но как неравнодушный гражданин скажу: кадровые ошибки все равно произошли. В самый разгар пандемии уволили единственного эксперта по здравоохранению в аппарате правительства. Носитель информации, которая с первых дней работала по пандемии, человек, который все эти протоколы и писал, и отслеживал их исполнение, знал, как тот или иной вопрос каким министерством прорабатывается... Почему-то убрали ее. Начальника лечебного управления Минздрава убрали. Даже сейчас нельзя никого убирать из тех, кто уже как-то успел вложиться в борьбу с коронавирусом.
— Почему так произошло?
— Это надо спрашивать у людей, которые вынудили их уйти. Насколько я знаю, конкурс на замещение должности уволенного главы лечебного управления Минздрава объявили в августе, а назначили нового человека в октябре. На это время целый отдел министерства остался без головы. Идет дезорганизация. В то время в Минздраве не было сплоченной работы, мне кажется. Министр и ключевой заместитель заболели. Понятно, что они контактировали с больными, были на передовой.
На начальном этапе пандемии весь аппарат президента превратился в эпидемиологов. Все там пытались что-то диктовать сотрудникам Минздрава. Это, возможно, тоже была ошибка, что мы больше слушали политиков, нежели специалистов. Хотя тогдашний министр Космосбек Чолпонбаев все время говорил, мол, давайте слушать специалистов, просил не вмешиваться. В то время все считали себя инфекционистами и эпидемиологами.
Если тогда я, может, считала открытие дневных стационаров правильным решением, то сейчас понимаю, что уже не стоит их открывать. Если ситуация повторится, надо чуть-чуть по-другому действовать. Практика показал, что они отчасти даже были рассадниками инфекции. Представьте, люди до них доезжали кто на такси, а кто — общественным транспортом, потом обратно выезжали, а если они болели, то ведь распространяли инфекцию.
Где-то в июне–июле Ассоциация строителей сказала мне: "Мы писали в Госагентство строительства, но пока не получили ответ. Если у вас получится, донесите до руководства, что мы готовы отремонтировать за свой счет гостиницу "Иссык-Куль". Там семь этажей. Оснастим, поставим кровати". Там можно было развернуть госпиталь, думаю, как минимум на тысячу человек.
Я сказала об этом премьеру Боронову и первому вице-премьеру Батырбекову. Они обещали со строителями связаться, но, как я позже поняла, не связывались.
Я предлагала освободить так называемую спецбольницу на Киевской, потому что там есть реанимация. Спецбольница полностью готова вместе с поликлиникой, чтобы ее оборудовать под стационар для больных COVID-19.
— Кстати, почему ее не открыли для пациентов с коронавирусом?
— Это вопрос к Управлению делами президента и правительства — больница в его ведении. Думаю, пациенты, прикрепленные к ней, могли бы получить любые другие услуги в поликлиниках. Сегодня еще не поздно ее переоборудовать.
Вместо этого в Национальном госпитале открывали отделения для больных с COVID-19. То есть рядом два корпуса — в одном ковидные, в другом — остальные пациенты. Легко заразиться. Поэтому в будущем надо полностью освобождать ту или иную организацию здравоохранения для больных c коронавирусом.
— Сейчас вроде построили специальную больницу?
— Да, на 100 коек. А вдруг этого не хватит?
Кстати, мы должны говорить о взаимной ответственности. Часто люди жалуются: "Куда смотрит правительство?". Но в то же время мы не носим маски, не соблюдаем элементарные меры предосторожности. Не делаем отчислений в Фонд обязательного медицинского страхования. Мы только требуем, чтобы все было бесплатно. Нет ни одной страны, где все просто бесплатно. Граждане там вовремя платят страховку, а потом получают услуги.
Предстоит очень большая работа по реформированию системы здравоохранения. Вы, наверное, хотите спросить, почему я этого не сделала? Была подготовлена замечательная программа "2030", над которой работали хорошие специалисты. Я сейчас не буду говорить, что именно мы пытались сделать, чтобы не занимать время. Если бы не было пандемии, произошли бы значительные изменения. На прошедший год были планы полноценно внедрить электронное здравоохранение, полностью усилить первичную медико-санитарную помощь на уровне поликлиник. А сегодня, наоборот, стараются эти поликлиники привязать к больницам...
— Кто инициировал программу "2030"?
— Вы сказали, что неосторожные действия могут расколоть медицинскую общественность. Что имели в виду?
— Я бы предложила всем сесть за стол переговоров, собрать абсолютно всех людей, причастных к этой проблеме. Не всегда это надо делать в прямом эфире. Надо профессионально обсудить, выработать общие подходы, не тянуть одеяло на себя.
Конечно, у нас есть именитые врачи, которые считают, что они более опытные, но есть молодые доктора, которые читают много литературы на английском языке, они осведомлены, у них не всегда "набита рука", но они обладают теоретическими знаниями. Пришло время все усилия консолидировать.
Незадолго до моего ухода я встретилась с экс-министром здравоохранения Талантбеком Батыралиевым. Он с коллегами создал научно-консультативный совет, куда вошли именитые медики, знающие английский язык. Талант Абдуллаевич сказал: "Это в помощь вам. Мы сидеть просто не можем, будем читать всю литературу, клинические иностранные протоколы, стараться переводить их и передавать вам". Мы договорились о сотрудничестве, но, мне кажется, со штабом они не сотрудничали — по крайней мере, я не видела. Но эта организация делала публикации.
Республиканский штаб должен призвать всех, кто уже накопил какие-то знания, помогать на общественных началах.
— Если бы вы были тогда президентом вместо Сооронбая Шариповича, как бы повели себя? Ведь многие задавались вопросом: "А где президент, почему не обращается к народу?".
— То ли пресс-служба президента оберегала его, то ли с его стороны такая установка шла... Ну, вы помните: он не очень любил быть публичным. Я говорила Мухаммедкалыю Абылгазиеву: "Посмотрите на премьера Сингапура, который каждый день берет свою папку и выступает. Вот я выступаю, но кто я? Всего лишь вице-премьер. Люди напуганы, они хотят услышать минимум от премьер-министра или от президента месседжи, что ситуация под контролем, мы делаем это и это... До мелочей объяснять, что мы делаем".
Работа-то кипела, у нас каждый день штабы, круглосуточно ребята дежурили, на границах санитарно-карантинные пункты работали, все делалось. Но это надо показывать! А президент почему-то не был в этом плане активен, выступал очень редко.
— А если у Садыра Нургожоевича в команде тоже окажутся такие люди? Повторю вопрос: что, по-вашему, нужно сделать, чтобы быть в курсе, чтобы не дать своей команде опережать себя или диктовать, как себя вести?
— Сегодня технологии позволяют быть в курсе всего. Если во времена Акаева ему приносили только то, что считали нужным, а негативное пытались скрыть… Это всегда было проблемой чиновников. Мы боимся огорчить, разочаровать, принести плохие вести. А учитывая, что Садыр Жапаров сам активен в соцсетях, думаю, он будет в этом вопросе лидером.
Конечно, работы всегда много, но есть возможность разную информацию читать, больше смотреть на тех, кто его критикует. Научиться проверять сведения. Очень важно для руководителя быть доступным, важно доносить информацию креативно.
Очень жаль, что не заработала платформа "Терек", которую мы пытались создать для отслеживания и учета гуманитарной помощи. Однажды ко мне пришли депутат Алтынбек Сулайманов и бизнес-леди Назира Бейшеналиева. Они хотели помочь, но сказали, что бизнес не очень доверяет правительству: "Мы не хотим скидывать деньги в общий котел — на счет, который при Минфине открылся. Вы нам просто скажите конкретно, какой больнице что нужно, а мы точечно будем помогать".
Они увидели у меня на столе огромные плакаты, на которых был список организаций здравоохранения и их потребности, и говорят: "А почему нельзя все это сделать в цифровом формате?". Так и родилась идея. Подключились Кыргызская ассоциация разработчиков программного обеспечения и услуг, Госкомитет информационных технологий и связи.
Любой руководитель должен понимать: чем более ты прозрачен, тем меньше у тебя будет проблем. Поэтому надо всегда такие вещи поддерживать — не важно, была это идея Омурбековой или еще кого-то, но если идея хорошая, ее нужно использовать, а не так: "все, что было до меня, я закрываю и начну работу с чистого листа".
— Если сейчас вас попросят вернуться в госаппарат, и вы знаете, что возможна третья волна эпидемии, согласитесь?
— За 10 месяцев, пока я сидела без работы, у меня появились определенные планы, не связанные с госслужбой. Очень важно не перегореть. Таких, как я, очень много — люди на госслужбе перегорают. В первые месяцы без работы меня прямо распирало, я не знала, куда деть свой опыт, что с ним делать. Я вижу, что где-то люди топчутся, есть проблема, но никто не просит о помощи. У нас настолько неправильный подход! Эмоционально было тяжело, у меня даже началась депрессия. Конечно, какая-то обида, но ведь трудно быть объективным по отношению к себе.
Как человек, у которого нет бизнеса, я усиленно искала работу с хорошей зарплатой. Сейчас вижу свою миссию так: чем бы я ни занималась, это должно приносить пользу. Сейчас идти на госслужбу стало прежде всего небезопасно.
Беседа с Алтынай Омурбековой получилось объемной и содержательной, поэтому интервью решили разделить на две части. Читать вторую часть.
