Или убью их, или буду "грязной". История кыргызстанки #янебоюсьсказать

— Зачем о таком писать? Нагнетают негатив! — возмутилась одна моя знакомая.

— Я даже читать такое не могу. Или это больные фантазии, или сами люди с какого-то "дна", — сказала другая.

— У нас в Кыргызстане все по-другому. Конечно, есть кражи невест, есть больные, но того ужаса, о котором пишут украинки и россиянки, нет, — заявила третья. 

Каждый останется при своем мнении, но я не боюсь сказать, что истории многих моих знакомых и подруг ничем не отличаются от тех, которые я успела прочитать за последнюю неделю в Сети. Другое дело, что одни женщины могут сказать вслух "меня изнасиловали" и указать пальцем на преступника, а другие десятилетиями скрывают свою боль, считая себя "грязными", "испорченными", "виноватыми".

В моем классе было всего семь девочек. Трех из них изнасиловали. Девочку из дома напротив похитили. Девочку из соседнего дома несколько раз спасла от изнасилования моя мама. В классе шестом после кружков в длинном темном коридоре мне преградили путь два одноклассника. Они не ходили на кружки и пришли специально за мной. Один подбежал сзади и схватил меня за руки, второй, вероятно, вспомнив какой-то взрослый фильм, нес грязную чушь. В момент шока, — а я была в шоке — горло буквально сжимается и звать кого-то на помощь невозможно. Вспомнив страшные рассказы бабушки о "голодных" мужиках в военные годы (все десять томов ее историй пронеслись в памяти молниеносно), я поняла, что либо сейчас убью этих засранцев-отличников, либо навсегда буду "испорченной". Я впивалась в них зубами и ногтями, пинала их между ног и была уверена, что выбила одному глаз. Я была маленьким бешеным хомячком, готовым драться до последнего вздоха. Я согласна была умереть. Возможно, будь мальчишек больше или будь они умнее, все сложилось бы иначе.

Однажды я не дала списать контрольную главному хулигану класса. Он ушел с уроков раньше, а когда я подошла к воротам своего дома, ноги мои подкосились, потому что на них было вырезано ножом короткое и емкое "б…ь". Многие сейчас могут спросить: "Какое отношение это имеет к теме насилия?". Я отвечу: вначале было слово. Слово! Быть может, в городе оно и утратило свое первостепенное значение, но я росла в деревне. Там, если тебя назвали б…ь, а ты не сопротивляешься — значит, б…ь и есть. Я не буду сейчас описывать кровавые подробности той истории. Скажу одно: мой обидчик и его мама плакали, и половина улицы помогала им наждачкой зачищать слово на заборе. К приходу моей мамы с работы ворота были чистыми.

Лет в пятнадцать на дискотеке меня шлепнул здоровяк. Я, маленькая психопатка в ультракороткой юбке, хлестала его по щекам, кричала и плакала, потому что если по-другому — значит, шлюха. Музыку выключили, здоровяк пообещал мне много секса, но получил по зубам от знакомых моих знакомых и на следующий день приперся в школу извиняться.

Перечитываю этот текст и вижу, что вы можете неправильно меня понять. Мол, решила тут повыпендриваться… Такая вся в белом и на коне. Нет, это все — не про меня. Это про войну. Самую страшную и беспощадную войну, участие в которой никому не приносит ни победы, ни удовольствия.

Я могу рассказать еще сотню историй. И про директоров телеканалов, которые воспринимали нас, студенток журфака, исключительно как "мясо"; и про депутатов, которые "за информацию" звали прокатиться то на кораблике, то на вертолете; и про коллег в брюках, которые читали по телефону стихи, а потом рассказывали всем какие-то чудовищно грязные небылицы.

Вечно эти сальные глаза, беспокойные руки…

Беда обходила меня стороной по одной-единственной причине — мне везло. Больше никаких причин нет. 

В нашем обществе от сексуального насилия, харассмента, не защищены ни одна женщина, ни одна девочка. Об этом нужно говорить. Со своими детьми — мальчиками и девочками, с близкими.

Если вы считаете, что длина юбки или поведение женщины дают кому-то право на ее тело, пожалуйста, удалитесь.