Манасбек Мусаев — живая легенда кыргызского кино. Правда, ему самому вряд ли понравится это определение: столь скромного и интеллигентного человека надо еще поискать. Мусаев — народный артист КР, лауреат Государственной премии СССР, профессор — вместе с другими мэтрами кинематографа творил "кыргызское чудо".
— Вы родились в непростое время — до окончания войны оставалось целых три года. Расскажите, как вы решили стать оператором? Насколько тяжело было воплотить эту мечту в жизнь?
— Когда я учился в четвертом классе, родители купили мне фотоаппарат "Любитель". Естественно, в ту пору в Кочкоре никто не представлял, что с ним делать. В селе был единственный фотограф — дядя Миша, он снимал людей на документы. Благо в то время в союзе практиковался обмен учителями: к нам приехал математик из Ленинграда, который помог мне разобраться с фотоаппаратом. Повезло, что в стране выпускали много книг по фотографии, моя первая так и называлась — "Как научиться фотографировать". Я многое оттуда почерпнул и стал пробовать это дело на практике.
Как-то раз к нам на гастроли приехал театр оперы и балета. Тогда я впервые увидел кинооператоров — для меня они были таинственными незнакомцами с треногами. Мы, мальчишки, сразу их окружили — операторы раздали нам ненужные кусочки пленки. В тот момент я узнал, как приятно пахнет пленка…
Телевидения тогда еще не было, так что мы ходили в кино. После войны в СССР в качестве контрибуции привозили фильмы из немецкого госфонда, одним из них был "Тарзан". Ребята повально фанатели по этой картине: подражая главному герою, забирались на деревья, обматывали себя веревками и качались. Вот таким было мое первое впечатление о кино.
Правда, в те годы на операторский факультет принимали только после двух лет практики. Я так мечтал стать студентом ВГИКа, что это ни капли меня не смутило: набираться опыта мне предстояло во Фрунзенской студии документальных фильмов. Как сейчас помню свою первую в жизни съемку — цветение яблок к майским праздникам.
Спустя два года я поступил во ВГИК, правда, окончить его со всеми не удалось: на третьем курсе меня на три года забрали в армию. Отслужив, я вернулся в институт, окончив его лишь в 1970 году, то есть в 28 лет. Будучи студентом, снял два докфильма: "Помнить и знать" о бомбоубежищах и "Муке" об актере Муратбеке Рыскулове.
Окончив учебу, я приехал работать на "Кыргызфильм". Шамшиев как раз запускал производство "Алых маков Иссык-Куля". Этот фильм стал моим дебютом в большом художественном кино. Во время съемок мы подружились с Болотбеком Толеновичем.
— Случалось ли, что во время съемок вы оказывались в экстремальных условиях?
— Как раз в "Алых маках Иссык-Куля" есть эпизод, когда перед героем Чокморова в щель между льдами проваливается лошадь, после чего актер по сценарию заглядывает в место падения. Компьютерной графики тогда и в помине не было, поэтому нас, в ботинках с шипами и в сопровождении альпинистов, послали на ледники искать нужную локацию.
Сначала я не хотел отдавать кому-то аппаратуру, но уже через километр изнемогал от усталости… Мы нашли подходящую трещину, куда меня спустили с помощью веревки. Сначала проем был достаточно широким, но потом все больше сужался. В какой-то момент я почувствовал, что толком не могу передвигаться, — в голове мелькнула мысль, что, если льды вдруг сдвинутся, останусь здесь навеки и таков будет мой конец… В общем, вся жизнь перед глазами пронеслась, пока меня оттуда не вытащили.
— Правда ли, что в "Волчьей яме" вместо ценных мехов могли быть наркотики?
— По сценарию герои фильма занимались перевозкой запрещенных веществ, но Госкино "зарубило" нам эту тему, потому что в Советском Союзе не могло быть наркотиков — их заменили на шкурки.
— Другой яркий эпизод "Волчьей ямы" — сцена, когда Композ выбрасывает на ветер деньги и они плывут по течению канала. Это действительно были не фальшивые купюры?
— Да, это были настоящие деньги. В других сценах мы использовали муляж, но в том эпизоде требовался крупный план, поэтому Мурат Мамбетов в роли Композа бросал в воду реальные деньги. В конце стоял специальный лоток, а рядом — милиционер с автоматом; директор картины сачком вылавливал купюры, потом мы отправляли их сушиться.
— Как снимали легендарную сцену из "Белого парохода", когда герой Асанкула Куттубаева пытается спасти лошадь, которую уносит река?
— В Кыргызстане реки идут от ледников, поэтому даже летом вода в них ледяная. Куттубаеву на тот момент уже исполнилось 60 лет, но он стойко переносил дубли в холодной реке. Молодые ребята, работавшие осветителями, не могли спокойно смотреть, как аксакал замерзает. Мы растирали ему ноги водкой, чтобы согреть, когда он выбирался из воды.
— Орозбек Кутманалиев блестяще воссоздал образ злобного и беспринципного Орозкула, при этом сам актер был предельно добрым и веселым человеком. Вы как-то настраивали его перед съемками?
— Он действительно был человеком добрейшей души и отцом десятерых детей, обожал малышей. В фильме же Кутманалиев проявил свой талант и отлично сыграл бездетного негодяя. Думаю, важно было и мастерство режиссера, который мог настроить актера на нужный лад. Перед каждым выездом Болот Толенович собирал команду и наставлял нас: "Давайте работать с чистой душой, чтобы после съемок мы могли спокойно смотреть друг другу в глаза". Это я запомнил на всю жизнь. На площадке у Шамшиева царила абсолютная дисциплина.
— В другой сцене, впечатлившей зрителей, маленький герой Нургазы Сыдыгалиева бежит, объятый пламенем. Как вам удалось это снять?
— Мы снимали этот эпизод одним из первых. Одежду Нургазы обмазали специальным средством, которое должно было полностью уберечь мальчика от огня. Сердобольная костюмерша намочила одежду, чтобы облегчить жизнь ребенку, однако все вышло совсем наоборот...
Мы снимаем сцену, все идет как надо, но вдруг Нургазы начинает прыгать и кричать. Оказывается, дело было в мокрой одежде, которая все усугубила! Мы тут же подбежали к ребенку, сорвали одежду — у бедняги даже появились волдыри. После этого случая команда убедилась: если мальчик выдержал такое, с остальными съемками он спокойно справится.
— При просмотре заключительной сцены "Белого парохода" трудно сдержать слезы. Как снимали этот эпизод? Он кажется довольно сложным в техническом плане.
— Сначала мы захватывали крупный план, чтобы показать, как слезы катятся по лицу мальчика, затем меня поднимали на кране — на последних секундах бегущий ребенок должен был выглядеть, как маленькая точка. Даже на репетициях Нургазы выкладывался полностью и ревел настолько убедительно, что местные жители начали возмущаться: мол, ну вы и изверги, мучаете ребенка! Они-то не знали, что после команды "Стоп!" Нургазы снова бегал и прыгал.
— Правда ли, что Нургазы Сыдыгалиев в детстве был шустрым непоседой?
Вдруг из авто вылетает Нургазы, за ним — администратор картины Валентина. Она держала на руках маленькую дочку Болота Шамшиева. Оказалось, что женщина взяла мальчика за шкирку и вытолкнула из машины, а потом выпрыгнула сама. К счастью, скорость авто позволила им это сделать — сначала камерваген двигался медленно.
Продолжив катиться, пустая машина свернула в сторону бурной реки. Проехав по огороду местных жителей, она снесла уличный туалет и завалилась на бок…
— Когда развалился Советский Союз, для работников сферы искусств наступили непростые времена. Как вы пережили этот период?
— После распада СССР мы все остались не у дел. Многие подались в коммерцию, а я предпринимательской жилкой не обладал, какое-то время даже сидел дома. При Советском Союзе я выписывал десятки периодических изданий, привык читать их постоянно, а тут денег совсем нет, даже газету не на что было купить…
С другой стороны, в 1990-х перед нами открылись новые горизонты. Моя супруга — доктор экономических наук, профессор, преподаватель — выиграла грант на проведение научных исследований за рубежом. Так мы попали в США, где прожили несколько месяцев. В Америке я познакомился с деканом факультета журналистики КНУ. Спустя время она позвонила мне и предложила снять визит президента Аскара Акаева в университет.
Материал понравился ректору, и мне предложили работу преподавателя. Я ужасно волновался! Никогда не забуду тот день, когда впервые очутился перед десятками молодых людей. Через некоторое время в Бишкеке открыли университет "Манас", где я сейчас преподаю.
— В своей книге "Кинокадры моей памяти" вы описали трудоемкие съемки невышедшего фильма Шамшиева"Призраки орехового леса". На один из эпизодов у команды ушел целый день. Расскажите об этом.
— По сценарию героине видится призрак, ступающий по водной глади. Чтобы снять этот эпизод, мы объездили весь регион в поисках дымовых шашек, которые создали бы нужный эффект. Каждая была для нас на вес золота, учитывая, что ветер то и дело менял направление дыма. Конечно, нам предлагали сделать сцену с помощью компьютерной графики, но Болот Толенович не хотел: он понимал, что графика — это фальшь, которую зритель обязательно распознает. Ради той сцены мы соорудили специальное устройство, на котором стояла актриса.
Это было безумно обидно, потому что к тому моменту мы уже вошли в съемочный темп: фильм обещал быть очень интересным.
— Давайте представим ситуацию, в которой вы могли бы поработать с любым режиссером на свете. На кого бы пал ваш выбор?
— Я хотел бы еще раз поработать с Шамшиевым. Когда 6-7 лет назад он пригласил меня на съемки "Призраков орехового леса", я был счастлив. Этот фильм мог стать точкой в моей карьере. Жаль, что зрители так и не увидели его, ведь пропал не только тот трудоемкий эпизод, но и все предыдущие съемки. Мы к тому времени уже отсняли треть картины...
— Возможно ли, что в отечественном кинематографе когда-нибудь случится явление, аналогичное "кыргызскому чуду"?
— Среди ныне снимающих режиссеров есть немало талантливых творцов. Например, Актан Арым Кубат и его сын Мирлан. Сейчас наше кино развивается, постепенно оно поднимется — в этом я абсолютно уверен.
