Мария Бутина провела в американской тюрьме 18 месяцев. 26 октября она вернулась в Россию. Что она пережила в заключении, какие планы строит и как изменилась ее жизнь за последние полтора года, женщина рассказала в эксклюзивном интервью Sputnik и RT.
— Мария, прошло всего несколько часов, как вы покинули США после полутора лет заключения. Вы уже осознали, что все закончилось?
— Такое ощущение, что моя жизнь разделилась надвое. Вроде бы это было не со мной... Сейчас у меня все хорошо, как в раю.
— Как складывался сегодняшний день, последний для вас в тюрьме?
— Все было не по плану. Мне выдали бумажку, на которой было написано, что меня должны забрать в 8 утра. Но меня забрали в 6, до того, как всех выпустили на завтрак. Отвели в кассу, выдали деньги — все идеально. Положили в конверт, сказали: "Мария, уберите в карман". За каждый месяц мне удалось заработать 28 долларов 80 центов.
Тем, кто считает, что в американской тюрьме рай, я скажу, что это не так. В американской тюрьме ад. Это рабство, потому что ты не можешь отказаться работать, иначе тебя отправят в изолятор. Так что рабство в Америке существует...
Опять везли куда-то, опять посадили в клетку. Дверь там не закрывалась, поэтому поставили стул для маршала... Опять не сказали, когда меня повезут дальше. Опять я требовала еду. Нашли какой-то хлеб, накормили...
Мне обещали один звонок — разрешили сказать родителям, когда прилетает мой рейс. Обманули. Потом держали в клетке с туалетом, который никак не огорожен, — все видно. Там было написано "Для мужчин", но я же женщина.
— Что планируете делать в России в первые дни?
— Мне пока сложно что-то планировать. Надо как-то собраться с мыслями, поспать, наверное. Я понимаю, что до сих пор нахожусь в ситуации высокого нервного напряжения. Потому что адреналин, перемена обстановки... Встречи — только с родителями. Я очень рада, что вернусь домой. День-два побуду в Москве, а потом — в Барнаул.
— Насколько неожиданными оказались предъявленные вам обвинения?
— Полный бред. Я не могла в это поверить. Когда увидела бумаги обвинения, думала, это какая-то плохая шутка: мои Twitter-сообщения с дурацким переводом. Могу привести один пример. У нас есть выражение "техника на грани фантастики". Слово "техника" должно переводиться как "technique", но его перевели как "equipment" (оборудование, оснащение, снаряжение. — Ред.) и написали "secret equipment". Техника на грани фантастики — это не секретное оборудование, так нельзя переводить!
Я поверить не могла, что кто-то вот из этого вообще может что-то составить. Когда мою шутку с давним другом представили как попытку внедриться в американскую организацию... ну это просто какая-то "Алиса в стране чудес". Зазеркалье какое-то.
— Вас не насторожили вызов в сенат, обыск сначала у вашего друга, а потому у вас? Не было мысли, что под вас "копают"?
— Я, наверное, была наивной. Жила в иллюзии, что нахожусь в правовом государстве. В новостях про меня писали всякие гадости, но я посмеивалась — знала же, что это абсурд. Но, как говорится, был бы человек, а статья найдется. И применимо это в данной ситуации не к Советскому Союзу, а к современным Соединенным Штатам. Это сюрреализм какой-то.
— Вы все-таки признали вину. Это был вынужденный шаг?
— Я признала вину в том, что не зарегистрировалась как иностранный агент. Я не сделала ничего нелегального, не брала никаких денег, нет пострадавших. Даже нет никого, с кем я бы сговорилась. Согласно моим документам, я не зарегистрировалась для проведения "ужинов дружбы" с американским гражданином, который, собственно, был их организатором.
Посмотрите статистику американского правосудия: 98-99 процентов подозреваемых признают свою вину. Почему? Потому, что выиграть в суде присяжных невозможно. Если бы мне предложили независимый международный суд, я бы боролась до конца. А в этом конкретном случае меня судили бы те, кто смотрит телевизор, для кого я шпион и прочее. Они бы признали меня виновной, и судья дала бы мне 15 лет. Доказывать что-то было бы бесполезно.
— Что было самым сложным за эти 18 месяцев?
— Изоляция от родителей, когда не давали им позвонить. Если я слышала родной голос, это была моя духовная пища на целую неделю.
— Вы много времени провели в одиночных камерах. Что это были за условия?
— Ты не имеешь контактов с людьми. Тебе приносят поесть на подносе, и через 10 минут его забирают. Тебя выпускают из камеры исключительно ночью, чтобы ты ни с кем не сталкивался. У меня было время с часу до трех ночи. Были ситуации, когда я не могла дозвониться родителям по полчаса. Но время истекло — и все, никого не волнует, дозвонился ты или нет.
Это единственное время на душ, на все гигиенические процедуры, на то, чтобы подогреть воду. А в камере было нереально холодно, особенно зимой. Я поэтому спортом постоянно занималась. Тюрьмы в Вашингтоне не рассчитаны на холодную зиму.
Как раз перед тем как я признала вину, меня перевели в отделение, где содержали людей, обвиненных в насильственных преступлениях. То есть мне ухудшили условия. Прогулок не было, на улицу не выпускали. Можно было ходить в спортзал — это грязная и пустая баскетбольная площадка. Я там бегала, считая круги.
— То, что вы русская, как-то сказывалось на отношении к вам других женщин в тюрьме?
— В тюрьме нормально. Там не важно, с каким акцентом ты разговариваешь. В тюрьме, мне кажется, можно быстро разглядеть настоящую натуру человека, потому что это ситуация экстремального стресса и притворяться не получится.
— О чем с вами говорили агенты ФБР в ходе 52 часов общения?
— Ни о чем. Меня забирали из камеры, кормили — кстати, всегда хорошо. Это классика жанра — давать нормальную еду, как ручной мартышке. Все вопросы кончились на первых сессиях, потому что о чем спрашивать?
Сначала спрашивали, работаю ли я на правительство. Я сразу сказала: нет. Мне дали письмо, которое подтверждало, что они верят всему, что я сказала, и все, что я сказала, подтверждено документами. Они же изъяли у меня все вплоть до электронной книги. Не о чем было говорить.
Докопались до того, что было со мной в возрасте 15 лет, нашли все фотографии, посмотрели всех моих друзей, спросили имена моих бабушек. Все эти 52 часа можно назвать попыткой продемонстрировать, что они делают что-то важное. Это было сделано для СМИ.
— Когда прозвучал приговор и стало ясно, что срок будет более длительным, чем вы рассчитывали, как вы это восприняли?
— Насколько легче было в Таллахасси? Что там за люди?
— Самое страшное — система маршалов. Это система унижений, когда тебе не дают сходить в туалет по 16 часов, не дают пить, есть. Потом, когда ты попадаешь в Федеральное бюро тюрем, оно, конечно, кажется раем. Там выпускают на улицу, кормят лучше. Но если смотреть на ситуацию объективно, люди там остаются на бесконечно долгие сроки. За небольшие правонарушения Америка наказывает очень сурово.
— В чем заключалась ваша работа в тюрьме?
— Я была добровольцем в обучении математике. В Штатах есть экзамен типа нашего ЕГЭ. Большинство заключенных не имеет никакого образования. Наш ученик средних классов знает больше, чем тамошние женщины, которым за 30-40 лет. Они даже делить и умножать не умеют... Кстати, теперь они там по-русски делят. Все мои "студенты" экзамен сдали.
— За что вам сократили срок?
— За образование и хорошее поведение. У меня не было ни одного нарушения. Я спортом занималась, на работу ходила. Работала в посудомоечной комнате, на сервировочной линии, на разгрузке грузовиков с замороженной курятиной.
— Если отказаться от работы нельзя, то хотя бы выбрать что-то можно?
— Да. Однако первые 120 дней ты обязан работать на кухне. Хотя если есть образование… Я могла все время заниматься обучением, но предпочла работу на кухне. Кстати, в "посудомойке" платят больше. Преподавателю платят 17 долларов, а в "посудомойке" я зарабатывала 28 долларов 80 центов.
— Удалось ли вам с кем-нибудь подружиться?
— В Таллахасси у меня была хорошая подруга. Ей за 60, и у нас с ней духовная связь на почве религии, веры. Мы проводили вместе очень много времени, изучая Библию. Она была для меня наставницей и второй мамой. Ее зовут Финляндия, представляете? А меня, кстати, все называли Раша (Russia).
— Заключенные слышали о вас? Узнавали?
— Сначала в Таллахасси было какое-то напряженное ко мне отношение: русская шпионка, и все такое. Но потом все встало на свои места…
Наверное, главное было то, что мне дали всего 18 месяцев. А после мой друг Джеймс Бенфорд опубликовал первую статью в мою защиту. Эта статья появилась в тюрьме, она стала переходить из рук в руки. Потом уже охранники начали ко мне подходить и говорить, что что-то там не так и что их, кажется, обманули.
— Как вообще вел себя тюремный персонал? Выделяли вас из общего числа?
— Как вас изменили эти события?
— Раньше я была очень наивной, и я такая не одна. Наши люди едут на Запад, как мотыльки летят на огонь. Там другой мир, другая жизнь... Но у каждой страны свои проблемы. Единственный ориентир, который мы должны иметь в жизни, это вера в Бога. И, наверное, надо менять мир вокруг себя. Я осознала это.
— К вам было приковано внимание всей России. Нет ощущения звездности, славы?
— Есть ощущение ответственности. До этого я, наверное, могла бы рассказать что угодно, даже небылицы. А сейчас, когда ко мне столько внимания, самое страшное — совершить ошибку.
