Накануне 30-летия вывода советских войск из Афганистана легендарный командующий 40-й армией генерал-полковник Борис Громов обстоятельно ответил на вопросы обозревателя Sputnik.
— Борис Всеволодович, вы воевали в Афганистане пять с половиной лет. Как с течением времени менялась ваша оценка боевых действий и когда вы поняли, что военного решения афганской проблемы не существует?
— Важный вопрос. В Афганистан я приезжал трижды: в 1980–1982, 1985–1986 годах и за 20 месяцев до вывода войск. В самом начале, в январе 1980-го, не мог судить о перспективах. Со временем, когда объехал и узнал весь Афганистан, понял: советский проект в этой стране осуществить невозможно, Москва приняла недостаточно проработанное решение о вводе войск — без полного учета объективной обстановки и рекомендаций специалистов. Кстати, Министерство обороны всегда выступало категорически против.
Возможно, существовали какие-то неизвестные нам веские причины, но все-таки, уверен, надо было политически и экономически помогать Афганистану. Сегодня есть безупречный пример ввода российской войсковой группировки в Сирию, но эту операцию невозможно продемонстрировать тем, кто принимал решение в конце 1970-х.
В крайнем случае можно было ограничиться действиями крупных мобильных групп спецназа ГРУ, КГБ и МВД — в лагерях подготовки моджахедов, на пакистанском направлении. При 40-й армии действовал специальный разведцентр, который "накрывал" всю территорию Афганистана и примыкающие районы соседних стран.
Мы вошли в ДРА юридически безупречно (по просьбе легитимной власти), но конкретной боевой задачи перед 40-й армией не поставили (кроме тех, о которых я уже сказал). Советские войска просто поддерживали правительственные силы страны, стабильность в ней, понижали агрессивность географических соседей. После первых двух лет интернациональной помощи командование группировки советских войск осознало, что надо как можно скорее уйти из Афганистана.
— И все же продолжительные боевые действия в Афганистане обогатили тактику советских войск. За операцию "Магистраль" вы получили звание Героя Советского Союза. Мысленно возвращаясь в те времена, какой уникальный боевой опыт вспоминаете?
— Война была не такой, как пишут в учебниках, на каждом шагу встречались непредсказуемые нюансы. Боевые действия и крупные войсковые операции в Афганистане носили локальный характер, преимущественно в Панджшерском ущелье. Запомнилась операция "Магистраль", которая проходила с октября 1987-го до февраля 1988 года на юге и юго-востоке страны.
На магистрали Кабул — Гардез — Хост и ранее проводили войсковые операции, которые были безуспешными, — прорвать блокаду не удавалось. Важно было показать всем региональным силам, что бесконтрольных районов и нерешаемых проблем в Афганистане для советских войск не существует. Эту непростую задачу мы решили за четыре месяца.
При поддержке ЦРУ и Пакистана блокаду Хоста обеспечивал единственный в своем роде и очень большой отряд одного из местных племен под руководством Джелалуддина Хаккани. Противник представлял собой мощную и мобильную силу, а мне очень важно было не допустить потерь с нашей стороны. Лимит времени отсутствовал, операцию начали в октябре 1987 года и спокойно завершили через четыре месяца.
Обо всех новых тактических приемах и решениях в двух словах не расскажешь. Мы стремились добиться внезапности с помощью артиллерии и авиации. К примеру, имитировали воздушный десант на позиции моджахедов — выбросили из самолетов несколько мешков с песком на парашютах. Противник принялся расстреливать "десант" из всех видов оружия, что позволило нам засечь и подавить мобильные огневые средства. Так взяли хорошо укрепленный перевал и пошли дальше.
— Борис Всеволодович, как вы узнали о выводе войск и как решение Москвы восприняли ваши боевые товарищи?
Женевский документ устанавливал сроки вывода войск — с 15 мая 1988 года до 15 февраля 1989-го, а также основные этапы и алгоритмы. За половину обозначенного отрезка времени следовало вывести половину войск, и все же порядок вывода определяло командование 40-й армии. Никакой внезапности или неведения — информация носила открытый характер, об этом писали газеты.
Боевой дух войск неизменно оставался на высоте. Для очень мощной 40-й армии не существовало невыполнимых задач. Сегодня можно услышать байки о поражении советских войск и СССР, однако их авторы ни разу не были в Афганистане и ограниченно понимают ту ситуацию. К сожалению, ни до вывода, ни в ходе, ни сразу после него соответствующие организации наверху не раскрутили идеологию этого события — во избежание небылиц о поражении и сомнений в правоте.
— И все-таки, наверное, сложно вывести из воюющего Афганистана целую армию — планово и без потерь? Как это происходило технически и технологически? Какие препятствия пришлось преодолеть?
— Необъявленная война продолжалась: с одной стороны были мы, с другой — США. Этого никто не скрывал ни тогда, ни теперь. Американцы делали все, чтобы задержать советские войска в Афганистане, сорвать вывод или организовать неприемлемые потери личного состава 40-й армии. Сами не лезли, осознавая неизбежность поражения. Действовали руками пакистанцев и представителей афганских племен, которые выступали на стороне Пакистана (бывший глава ЦРУ США недавно опубликовал мемуары об этом).
Перед выводом лично встречались со многими лидерами моджахедов. Так, я и Валентин Варенников (представитель Генштаба ВС СССР) провели переговоры с Ахмадом Шахом Масудом. Я разослал лидерам моджахедов письма с предупреждением: мы не скрываем сроки и маршруты вывода, но будем жестко пресекать противодействие на любом участке. Вывод прошел практически без потерь.
Труднее было с другой стороны — препятствия советским войскам создавал министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе. Это право ему делегировал генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев (который стал президентом СССР в марте 1990 года). Шеварднадзе несколько раз приезжал в Афганистан, встречался с командованием 40-й армии и почти ставил нам задачи, как член Политбюро ЦК КПСС. Он считал неприемлемым вывод войск в определенные Женевским соглашением сроки и утверждал, что необходимо оставить 30-тысячный контингент (вдоль дороги Кабул — Термез) для поддержки ДРА и правительственной армии.
Нарушить Женевское соглашение мы не могли, хотя американцы и Шеварднадзе добивались именно срыва. Разногласия рассматривали в Политбюро ЦК КПСС. И все же Москва дала войскам команду "стоп". Как на иголках ждали мы окончательного решения и начали выходить из Кабула за месяц до контрольной даты (15 февраля), когда уже появились проблемы с тыловым обеспечением, ведь запасы рассчитывали до октября. За короткое время огромное число военнослужащих и тысячи единиц боевой техники преодолели зимний перевал Саланг на высоте 3500 метров, под прицелом "духов", которые сидели в ста метрах справа и слева от дороги. Это было очень тяжело. И когда оставалось преодолеть перевал двум замыкающим колоннам, нас все-таки подставили — меня и Валентина Варенникова.
Удар нанесли по объектам и координатам, которые дала Москва (предварительно Горбачев потребовал у Минобороны список целей). Действовала даже дальняя авиация с территории СССР. Моджахеды понесли потери, и все-таки Ахмад Шах Масуд не ответил на чувствительный удар советских войск. Не могу говорить о том, в чем командование 40-й армии не участвовало, но Масуда предупредили, и он отвел основные силы с позиций.
— Ваш рассказ подтверждает, что решения о вводе и выводе войск принимались в обстановке политической турбулентности, однако армия действовала как часы. Не ясна, пожалуй, только логика Эдуарда Шеварднадзе. С учетом более поздней враждебности этого человека к российскому государству уместен вопрос: возможно, в ДРА он защищал интересы какой-то третьей стороны?
— Не сомневаюсь, что к нему обращались американцы. Это ясно по логике поведения и по связям с Соединенными Штатами. Шеварднадзе предпринял все, чтобы усложнить вывод войск из Афганистана, а позднее в качестве грузинского президента действовал под диктовку США и НАТО (тому есть немало свидетельств). Москву, где он был членом Политбюро ЦК КПСС, уже не признавал.
Мне доводилось еще дважды встречаться с Эдуардом Шеварднадзе в Тбилиси в 1990-х. Сложилось впечатление, что он неискренний человек, склонный обманывать и не выполнять обещаний. Человек с двойным дном. Нельзя говорить плохо об умерших, но это на самом деле так, и Бог меня простит.
