Чаще всего уголовные дела, в которых фигурируют дети, настолько закрытые, что общественность узнает о них лишь из сухих отчетов. Айжан Кадырова уже 10 лет защищает права детей и воочию видит трагедии каждый день.
— Только что завершился скандальный процесс — дело отца, который в течение трех лет насиловал своих дочерей. Его приговорили к пожизненному заключению. Насколько тяжело было в моральном плане защищать права девочек?
Когда эти девочки заговорили, стал плакать весь зал. Даже судья склонился над своим столом и прикрыл глаза салфеткой. Думаю, он тоже не смог сдержать слез.
Младшая рассказывала все, называла конкретные части тела… что, как, куда (ее слова подтверждены медицинской экспертизой). А потом она заявила: "Мой папа хороший. После этого он водил меня в магазин и покупал все, что я захочу. Пожалуйста, не сажайте его в тюрьму!". Девочка даже не понимала, что с ней делали что-то плохое. Когда я зашла к ней в комнату для несовершеннолетних, она спросила: "А папу хорошо кормят?". В общем, сильно за него переживала…
Во время одного судебного заседания она кинулась к отцу на шею. Он ее обнял, поцеловал, сказал: "Алтыным, я буду с тобой". За 10 лет практики я повидала немало подсудимых и уже научилась различать, когда человек врет, а когда говорит правду. Так вот, он обнимал дочь и… смотрел на меня. Понимаете? Внимательно следил за реакцией окружающих! И хотя он не признал вину, я уверена, что преступление было.
— А как вела себя старшая дочь?
— Она все осознавала. Это сильная и очень красивая девочка — стояла с гордо поднятой головой в косичках. Она не производила впечатления сломленной жертвы, у нее явно есть стержень. Конечно, ей было несладко: на нее с сестрой глазели и в коридорах, и на улице. Село маленькое — все знали о произошедшем. Я возненавидела этого человека, который обрек дочерей на такое… Позже старшая девочка отказалась от обвинений в адрес отца. Думаю, ее заставила бабушка.
— Но ведь эта пожилая женщина сама написала заявление на сына, чтобы спасти внучек!
А вот мать девочек действительно во многом виновата. Ее долго разыскивали, согласно материалам дела, она скорее всего занималась проституцией. Если бы эта женщина следила за детьми, трагедии не произошло бы.
— Да, жуткий случай… А первое свое дело помните? Каким оно было?
— Сейчас непросто вспомнить действительно первое — столько лет прошло. Но в самом начале моего профессионального пути было одно дело, которое тогда выбило меня из колеи. Моим подзащитным был подросток 17 лет. Вместе с другом он пробрался в квартиру одной зажиточной женщины, которая в итоге еле выжила: парни жестоко ее избили и несколько раз ударили ножом.
И вот передо мной сидит этот мальчишка… Он не злой, не агрессивный — на преступление пошел потому, что очень хотел есть, а попросить еды было не у кого. Сначала суд дал ему 11 лет. Потом наказание пересмотрели и сократили до шести лет. В итоге от отсидел три года и вышел по амнистии.
Мы еще долго поддерживали связь. Этот парень стал работать на СТО, женился, у него родилась дочь. Потом переехал с семьей в Россию. Насколько я знаю, у него все хорошо.
— Парня жаль, но ведь потерпевшая не виновата в том, что у него было трудное детство. Справедливо ли, что он ее чуть не убил и отделался таким небольшим сроком?
— В таких ситуациях было бы справедливо работать с подростками, а не просто сажать их на длительный срок. Они выйдут оттуда уже озлобленными и с новыми криминальными друзьями.
Как-то я защищала в суде одного подростка. Судья склонился к нему и по-отечески спросил: "Ай, балам, скажи, куда тебя определить? Я готов тебя отпустить, но есть ли родственники, с которыми ты мог бы жить?". Тот ответил: "Зачем? Отправьте меня обратно в Вознесеновку (село в Чуйской области, где находится колония для несовершеннолетних. — Ред.). Там у меня есть крыша над головой, еда, друзья".
Проблема еще и в том, что в республике есть только одна колония для несовершеннолетних. Не важно, где было совершено преступление, — всех везут туда. Так детей отрывают от семьи.
Однажды я общалась с парнем из Нарынской области, который убил своего отчима, — тот постоянно избивал мать и сестренку. По возрасту его должны были перевести во взрослую колонию, и встал вопрос, где он хочет дальше отбывать срок. Парень хотел остаться в Чуйской области, а не переводиться в Нарынскую. Сказал: "Зачем мне туда? Мама за все это время ни разу ко мне не приехала". А я же понимаю, что у нее, вероятно, просто не было денег, чтобы преодолеть такой путь!
Но пару слов в защиту системы я все-таки скажу: сейчас заключенных подростков не очень много — около 30 человек. Это благодаря законодательным реформам 2007 года, а раньше в колонии могло быть 300-400 осужденных.
— Вам никогда не хотелось отказаться от подзащитного?
— Хотелось, но я ни разу этого не делала. Однако подросток может в любой момент замкнуться и начать мотать нервы: "Не трогайте меня, я лучше срок отсижу".
Когда после суда этого парня уводил конвой, он бросил мне на ходу: "Эжешка, респект!". Вот это для меня лучшая похвала, самая искренняя.
— Вам часто угрожают?
— Бывает. Иногда вообще ничего не боятся. Один мужчина избивал свою жену и детей, хулиганил. Я боролась за то, чтобы после развода два мальчика остались жить с мамой. И вот отца семейства ввели в зал суда в наручниках, когда я озвучивала свои анкетные данные: имя, адрес, телефон. Он все записал в блокнот и показал мне: "Смотри, теперь я знаю, где ты живешь!". Судья, естественно, отреагировала, но она же не могла дать ему тумаков.
А вечером он мне позвонил: "Я знаю, в какой садик ты водишь дочку". К счастью, все угрозы оказались пустыми словами…
— Не жалеете, что стали адвокатом?
Да, я нередко прихожу домой после тяжелого процесса с мыслями: зачем мне все это? Но стоит выспаться, отдохнуть — и я снова готова идти дальше.
